«Тревожные дни 19 года в Глазове» (о событиях Гражданской войны)

Экспозиционный комплекс выставки «1917-й: перегоны времени»

Гражданская война в городе Глазове и уезде в 1918–1919-м годах – тема, давно и успешно исследуемая. Историография насчитывает сотни работ, опубликованных в самых серьезных научных монографиях, краеведческих сборниках и в местных газетах. Объем и разнообразие статей, как правило, увеличивается в связи с юбилейными событиями.

Наиболее интересны с точки зрения фактического материала, разумеется, работы, написанные по воспоминаниям очевидцев тех давних событий. Правда, в советской историографии внимание акцентировалось на освещении «подлости и зверств белогвардейцев» и «героических подвигов доблестной Красной армии». Идеологические требования не позволяли хоть сколько-нибудь объективно оценить причинно-следственные связи взаимного уничтожения российского народа в той братоубийственной войне. Да и сегодня это представляется затруднительным по причине отсутствия полноценных архивных источников, сохранивших «правду красных» и «правду белых», а воспоминания свидетелей с течением времени мифологизируются, обретают черты народных легенд.

Тем не менее исторические источники помогают воссоздать события тех давних лет, когда боевые действия происходили буквально в нескольких верстах от города (например, на расстоянии 17 км от с. Понино, в 12 км от д. Адам, в 6 км от д. Качкашур) и почти три недели – непосредственно рядом с городом и на его улицах.

Карта боевых действий Гражданской войны на территории Глазовского р-на в июне–июле 1919 года

А горожане жили и работали, испытывая страх и голод, томясь неуверенностью в завтрашнем дне и надеясь на лучшее будущее. Эти несколько тревожных страниц повседневности нашего города с января по июль 1919 года попытаемся осветить. А вдохнуть в историю живое дыхание помогут имена и фамилии глазовчан – наших предков, живших сто лет тому назад.

В начале 1919 года начался новый виток Гражданской войны. Стремительное наступление Белой армии адмирала А. В. Колчака по Уралу сдвинуло Восточный фронт на запад. Войска 3-й Рабоче-крестьянской Красной армии под командованием С. А. Меженинова отступали с тяжелыми потерями из Пермского края в Удмуртию. Территория всей Вятской губернии была объявлена прифронтовой полосой, и внутренняя политика во многом обрела здесь элемент чрезвычайщины.

Историю организации прифронтового режима принято начинать с приезда в губернию 5 января 1919 года членов специальной комиссии, созданной при ЦК РКП(б) и Совете Рабоче-крестьянской обороны, И. В. Сталина и Ф. Э. Дзержинского сначала в Вятку, а 7 января – в Глазов. Морально-боевое состояние отступающей армии они оценили как плачевное «из-за усталости частей от бессменных шестимесячных боев. Резервов не было никаких. Тыл был совершенно не обеспечен». Совет обороны страны ввел всеобщее воинское обучение и вооружение жителей прифронтовых территорий, мобилизацию коммунистов и комсомольцев на фронт для спасения остатков 3-й армии и предотвращения захвата Вятки. А власть в городах, уездах и волостях губернии сосредоточилась в руках военно-революционных комитетов.

Фотокопия картины неизвестного художника «Дзержинский и Сталин в Глазове»

Штаб 3-й армии из Перми переместился в Глазов и разместился в здании мужской гимназии (сегодня – Глазовский технический колледж). В городе и уезде действовали две власти: военная (нач. штаба Алафузо) и гражданская (председатель ревкома М. Ф. Исупов).

Однако последней «пришлось работать почти только для армии, выполняя все требования Военного совета». Активизировалось производство вооружения и обмундирования для армии, проводились реквизиции хлеба и скота, мобилизация в воинские части и трудовые ополчения. О сложных взаимоотношениях этих ветвей власти красноречиво рассказывает отчет ревкома за май – март 1919 года. В нем пишется, что гражданской власти приходилось успокаивать мирное население, «не применяя репрессий, повести широкую агитацию» для слома пассивного сопротивления крестьян. Дело в том, что нередко войсковые части отбирали у крестьян, «даже и у бедняков под угрозами штыка совершенно бесплатно лошади, коровы, овцы, свиньи, овес, хлеб, фураж, телеги, сани и пр., угрожая расстрелами и называя всех саботажниками и контрреволюционерами». Но ревком считал, что «несправедливо называть крестьянство контрреволюционным элементом». Жители деревень и сел испытывали самую большую тяжесть от войны. Она «действует разорительно на мелком хозяйстве, усиливает общую разруху, выкачивает под ружье молодые силы», и, самое главное, крестьяне не понимают: «как же это так – такие же русские, православные, идут воевать с такими же русскими».

Да и сами красноармейцы часто давали повод судить о них негативно. Как следует из отчета члена Глазовского ревкома С. Владыкина, «грубость и свирепый бонапартизм некоторых представителей войсковых частей переходил всякие границы». Красноречивым примером является документ дознания заведующего инженерным отделом при особом формировании штаба 3-й армии Добрынина, обвиняемого в избиении монтера глазовской электростанции Костицына. К слову сказать, Добрынин оказался пьян. В самой армии процветало пьянство. Так, Политотдел армии отмечал, что красноармейцев спаивали члены комбедов, что отряды красноармейцев, охранявшие эвакуируемый спирт, производили «товарообмен» спирта на живность и пьянствовали вплоть до того, что «ряд жителей опились до смерти». Отряды частей особого назначения производили в городе и уезде обыски и реквизицию и конфискацию разных продуктов и товаров, хранящихся со спекулятивной целью, вели жестокую физическую борьбу с контрреволюцией, пьянством и кумышковарением. В частности, решали судьбу 640 человек, томившихся в Глазовском доме заключения. Отдать их белым нельзя, судить некогда. Комиссия (председатель ЧК Рылов, зав. отделом юстиции Куликов) разгрузила тюрьму. Одних послали рыть окопы, двоих отпустили, троих – «в расход на вшивую горку». Заложники из буржуазии Иван Пацианский, Яковлев Михаил, Богаевский и др. сбежали. Тревожную атмосферу в городе несложно представить, прочитав доклад начальника гарнизона г. Глазова Н. И. Воинова от 22 февраля 1919 года. Он пишет: «Глазов уже слышит орудийную стрельбу. Скоро, наверно, запахнет настоящим порохом… Бои идут по линии от ст. Балезино до Понино и далее… Выстрелы смущают граждан».

Фото. Правый берег реки Чепцы, т.н. «Вшивая горка», где происходили расстрелы.

Понимая неминуемость захвата Глазова белыми, городские власти провели масштабную эвакуацию органов советской власти, большинства учреждений, городского имущества, материальных ценностей, семей коммунистов и «ответственных советских работников». Эвакуационная комиссия, возглавляемая председателем ревкома, изымала необходимые денежные средства из подоходного и чрезвычайного налога самих горожан. Эвакуации подлежали технические служащие, врачи, фельдшера, агрономы и все желающие уехать. Архивные документы показывают всю сложность этого процесса. Назначаемые даты эвакуации не соблюдались, места переезда менялись и не в последнюю очередь по вине 3-й армии, которая также отступала и занимала те же селения, что и гражданская власть. Например, работу и документы ревкома предполагалось перевезти в с. Уни, но в конечном итоге они оказались в с. Ухтым, так как квартиры в с. Уни пришлось уступить военным чиновникам отдела снабжения 30-й дивизии РККА. А из Ухтыма переехали в с. Лему по требованию госпиталя 30-й дивизии.

Многие учреждения начали эвакуироваться еще в январе. Например, учительская семинария под руководством ее директора С. М. Кутепова выехала в Парзинскую сельскохозяйственную школу, а школы 2-й ступени, преобразованные в 1918 году из бывших женской и мужской гимназий и высшего начального училища, переехали в с. Люк. На сельскохозяйственной ферме семинария жила, испытывая холод и голод, нуждаясь в самых необходимых материально-бытовых условиях и предметах, а также средствах по осуществлению учебного процесса. Кутепов неоднократно обращался в уездный отдел по топливу с просьбой отпустить керосин, который «при всей бережливости расходуется довольно значительно», а без освещения «учащиеся не в состоянии ни читать, ни писать. Все это самым неблагоприятным образом отражается на ходе учебного дела», а вечерние занятия ручным трудом, рукоделием, гимнастикой, «новыми языками», внеклассным чтением и прочим совсем не могут происходить». Особенно остро стояла продовольственная проблема. В с. Люк бывали случаи, когда дети питались одним жидким супом «без всякой приправы при одном фунте хлеба в день, мясо совершенно отсутствовало на обеде». Общежития были так переполнены, что «паразиты с одного ученика переползали на другого», а ученицы от недостатка воздуха «впадали в обморок».

Пунктом эвакуации основных советских учреждений назначалась первоначально Вятка, но уже в Зуевке поступило указание от председателя губернской эвакокомиссии И. В. Попова о направлении глазовских учреждений и волостных исполкомов в г. Галич Костромской губернии. Материальные и хозяйственные ценности предполагалось увезти в г. Кирсанов Тамбовской губернии. (Кстати, после войны за застрявшим в эвакуации хозяйством со специальным мандатом ездил член уездного исполкома А. Ф. Бабурин.) Сложность ситуации состояла еще в том, что накануне колчаковского наступления в Глазов эвакуировались учреждения из Залазнинского завода и Оханского уезда Пермской губернии вместе со служащими и их семействами (до 350 чел.). Их тоже перевезли за счет глазовского ревкома в Кирсанов. В апреле часть учреждений, имущество и запасы хлеба были вывезены в ближайшие селения уезда под руководством Киреева. В Глазове в апреле остался ревком в составе трех лиц: Воинова, Носова и Лескина. К слову, электротеатр «Лира» вместе с оборудованием, со всеми проводами и лампочками был эвакуирован в село Верхосунье Глазовского уезда. Некоторые документы коммунисты спрятали на месте. По воспоминаниям, член уисполкома А. Пашковский зарыл их в земле в железном баке. Уже в конце февраля Воинов поспешил отчитаться: «Из города вывезли всё, исключая грязь, которую оставлю белым, если угодно будет судьбе его отдать им. Теперь мне его не жаль».

Город перешел на военное положение. Ограничивалось хождение в ночное время, запрещались всякие собрания, митинги, манифестации и «всякие сборища на улицах» без особого на то разрешения. Однако жизнь не остановилась. Люди рождались и умирали, работали и отдыхали. В Народном доме, открытом в первую годовщину Октября в здании бывшего духовного училища, выступал духовой оркестр, устраивались вечеринки для солдат и мирных обывателей. Старшеклассники и молодые люди, не мобилизованные в армию, ставили спектакли и читали лекции на злободневные темы. Глазовчане по вечерам спешили в электротеатр «Лира», где демонстрировались фильмы-агитки «Смельчак», «Беглец», «Последний патрон», «Мы выше мести», «Сильным слава», «Глаза открылись», «Отец и сын», «Кем ты был?», «Сон Тараса», «Дезертир», «Красная звезда».

Фото. Соборная площадь. На переднем плане здание, где располагался электротеатр «Лира».

А вот как советская власть отпраздновала Первомай. Советские и общественные учреждения Глазова находились уже в с. Ухтым Вятской губернии. Ревком обязал все уездные и волостные отделы украсить свои здания зелеными венками, флагами и плакатами. 1 мая в 10 часов утра сотрудники собрались «около трибуны на площади против больницы». Порядок следования на митинг был следующим. Впереди шла караульная рота уездного военкома с комиссаром в полном вооружении. Далее следовали: уездный комитет партии, уездный ревком, отдел по управлению уездом, совнархоз, упродком, уземотдел. С речами о значении пролетарского Первомая и положении на Восточном фронте выступили Бурцев, Киреев, Носов и Исупов. Митинг сопровождался пением революционных песен (кстати, заведующие отделами и коммунисты для репетиций собирались накануне праздника в четверг, воскресенье и вторник после работы). На митинге была прочитана лекция на тему «Интернационал», а в 7 часов вечера в помещении школы был поставлен спектакль «Однажды вечером». Завершился праздник исполнением песен «Интернационал», «Варшавянка» и др.

Между тем в конце мая ударная группа колчаковцев Сибирской дивизии Р. Гайды перешла в наступление по железнодорожной полосе Глазов–Вятка.

Фото. Колчаковские офицеры под Глазовом.

Подступы к городу обороняли красноармейцы 29-й дивизии (комдив В. Ф. Грушецкий). Однако 2 июня в 4 часа утра войска оставили Глазов и заняли позиции на юго-западном направлении у д. Чура (расстояние 15 км). Председатель ревкома и уездный военный комиссар последними покинули город. Военный комиссариат оставил 100 пудов муки (более 1 600 кг), продовольствия примерно на 60 тыс. руб. Остались мирные жители, главной задачей которых было выжить и сохранить свое имущество, семью.

3 июня в Глазов без боя вошли войска генерала А. Н. Пепеляева (по улице Сибирской) и войска Р. Гайды – через мост с правого берега Чепцы. Накануне с самолета белогвардейцы сбросили листовки такого содержания: «кто уйдет с красными – их семьи будут уничтожены». Но не страх перед смертью остановил глазовчан. Они были у себя дома и жили надеждой на скорое наступление мира. Священники встретили колчаковские войска хлебом-солью и устроили молебен в Преображенском соборе, а горожане Ю. А. Гырдымова и Чешков подарили букет цветов В. Пепеляеву. Приветствуя присутствующих глазовчан, он сказал: «Мы одержали победу. С божьей помощью дойдем до Москвы. А сейчас помолимся за дорогие нам победы».

Фото. Добровольцы Рабоче-крестьянской Красной Амии.

В городе установилась новая власть. Советы были запрещены, профсоюзные комитеты распущены. Началось восстановление земского самоуправления. В городе был развернут гарнизон, начальником которого был штабс-капитан, комендантом гарнизона – прапорщик из воинских частей В. Пепеляева. В гражданских учреждениях «было насажено чиновничество», писалось в секретной записке представителя ревкома Буданова. Белые тоже реквизировали крестьянскую продукцию, скот, лошадей, мобилизовали людей на строительство укреплений и дорог. Все это ассоциировалось у населения с дореволюционными порядками и способствовало преломлению настроений жителей края. Тем более что в городе оставались коммунисты-подпольщики, снабженные документами периода Временного правительства (их по поручению М. Ф. Исупова подписал и заверил печатью бывший начальник милиции А. Н. Куликов). Подпольщики вели агитационно-пропагандистскую работу по формированию негативного образа врага и сбору военных сведений в частях противника. Самой массовой в этот период боев была распространяемая листовка на удмуртском языке «Мар вае Колчак» («Что несет Колчак»), доступно и в красках расписывавшая зверства колчаковцев. При этом один из подпольщиков А. П. Есипов был опознан кем-то из глазовских белых офицеров и убит.

Фото. Комсомолец-подпольщик А. П. Есипов.

Сдача города крайне беспокоила советскую власть, но не потому, что здесь располагались какие-то очень важные объекты или город обладал несметными богатствами. Через город проходила железная дорога, открывавшая путь белому движению на Москву и соединению с иностранными интервентами. Председатель СНК В. И. Ленин слал одну за другой телеграммы, где требовал от Реввоенсовета Восточного фронта отчетов о положении фронта под Глазовом и выяснения причин его сдачи белым. Бои за город дорого обошлись Красной армии. Лишь через десять дней (в ночь на 13 июня) Глазов полками 29-й дивизии был освобожден от колчаковцев и вновь стал советским. Вместе с белыми, по словам старожила Н. Лобовикова, из города сбежала часть глазовского духовенства, а также купцы, некоторые чиновники и рабочие. Основной причиной бегства был страх перед возможной расправой со стороны красных войск. Однако большая часть «обывальщины», как пишется в секретной записке начштаба 29-й дивизии, во время занятия Глазова белыми «до самого отступления последних и носу из дома не показывала. Глазов остался невредим».

24 июня в город со всеми отделами вернулся ревком, который занялся организацией уездного чрезвычайного съезда Советов рабочих и крестьянских депутатов. На съезде вновь был избран исполком, вскрыты последствия Гражданской войны на территории уезда и в городе. Секретарь Вятского губкома партии И. Попов заклеймил жителей Святогорской волости, «опозорившей весь уезд, не давшей голодающему населению ни одного фунта хлеба, которого были излишки, а при наступлении белогвардейских банд дала 500 человек добровольцев-белогвардейцев». Также большевистской анафеме было предано «разлагающее влияние церкви на широкие слои трудящихся». Священнослужителей вынуждали отрекаться от сана и писать расписки в лояльности советской власти. В частности, такую расписку написал протоиерей Преображенского собора Н. Ергин, обязуясь «не вести с кафедры церкви, как противоправительственной агитации, так и вообще политической агитации, и ни в коем случае не вмешиваться в дела гражданского управления». В обозначенном аспекте неслучайным является частное письмо дочери священника, писавшей: «идут страшные беспорядки, духовенству живется плохо, не дают жалования и отбирают всю землю, на квартиры наложены большие налоги, постоянно приходят, чтобы нанести оскорбления». По отношению к другим горожанам Особый отдел ВЧК рекомендовал городской власти применять следующую практику: «расправиться с теми, кто так или иначе добровольно оказывал содействие белым во время их пребывания в городе, выдавал коммунистов, сочувствующих и советских работников». Расправа означала расстрел. Она должна была показать мирным жителям, что «у нас не может быть пощады. Нужно показать, что советская власть сильна и всех активных и пассивных изменников ждет одна участь. Нужно отбить охоту нападать на советскую власть или вредить ей».

А в городе советская власть начала формировать новых советских граждан. Уже 13 июля открылась детская площадка. Вот как красочно описывает это мероприятие корреспондент красноармейской газеты «Красный набат»: «В 12 часов до 700 детей собрались в Набережный сад, затем с цветами, флагами, венками и плакатами прошли по городу до Детского сада». Там играл струнный оркестр. Затем состоялся концерт, завершившийся чаем и завтраком. Праздник закончился спектаклем. «От праздника осталось самое отрадное впечатление. Дети были веселы и оживленны». Основная задача праздника состояла в том, чтобы показать, насколько рабоче-крестьянская власть отличается от колчаковской, «привлечь на площадку детей подвалов и низов, развивая в них чувство общественности, коммунизма».