Дети священников в системе реформ советского образования в 1920-е годы

Дети священников стали первыми жертвами реформ советского профессионального образования. Формируя «на началах новой педагогики и социализма» рабоче-крестьянскую интеллигенцию, государственный и партийный аппарат проводил т.н. «чистки студентов», т.е. исключение чуждых элементов из организации (в 1920-е годы слово еще не приобрело зловещего значения физического истребления классовых противников).

Сегодня историки пишут о четырех вузовских «чистках»: в 1922, 1924, 1925 и 1929 годах [1]. Официальными признаками определения учащегося к соответствующей категории были социальное происхождение, партийность, участие в общественной работе, отношение к советской власти и успеваемость. Конкретизируем данное положение на примере Глазовского вотского педагогического техникума и рассмотрим способы адаптации молодежи к новым социально-политическим условиям. Попутно отметим, социальный состав учащихся техникума был довольно однообразный: 137 крестьянских детей, 1 из рабочей среды и 20 представителей интеллигенции, по национальности 108 удмуртов и 50 русских, и по партийной принадлежности – 44 члена РКСМ и 114 беспартийных [3. Л. 694]. Сохранившиеся в фондах ЦГА УР документы Глазовского уездного исполнительного комитета рабочих, крестьянских и красноармейских депутатов ярко показывают весь этот сложный и весьма неоднозначный механизм осуществления процесса чистки, который коснулся не только детей священников, но и – зажиточных крестьян, торговцев, интеллигенции, т.е. той социальной категории, которая партийно-советским чиновничеством была определена как «лица нетрудового происхождения». 

31 марта 1924 года в Глазовский уисполком комитет было направлено предписание председателя областного исполнительного комитета Вотской автономной области И.А. Наговицына персонально проверить состав курсантов и удалить из педтехникума «лиц нетрудового происхождения независимо от прохождения курса, взыскать с них за последний учебный год за право учения на общих основаниях» [3. Л. 689]. 4 апреля список из 14 студентов уже рассматривался на заседании президиума комиссии при уисполкоме. Комиссия состояла из председателя Мышкина, членов Шанько, Баженова и Пивоварова. Затем комиссия (очевидно, желая разделить моральную ответственность) привлекла еще некоторых членов исполкома: Герасимова, Пашковского, Шутова, Ефремова. Были также приглашены заведующий отделом народного образования Конев и  начусовмилиции Трефилов (начальник уездной советской милиции – В. Л.). Комиссия постановила убрать из школы детей священников: Кострову, Овчинникова, Вечтомова, Лекомцеву, Жукова В., Попову Н., Попову К., Тронина М., Жукова В., Емельянова С., Аврамову Г., Красноперова, представив им «счет за общежитие, столовую и за право учения» [2. Л. 67]. К списку была добавлена фамилия Б. Тукмачева по донесению инструктора уездного комитета РКП(б) Данилова. Вероятно, здесь наблюдаем стремление последнего «выслужиться» перед начальством, проявить политическую «бдительность». В донесении сообщалось, что Борис Федоров Тукмачев сын священника села Юкаменского Федора Тукмачева, который «живет не хуже помещика» [2. Л. 72]. 

Вопрос об исключении учащихся рассматривался на собрании коллектива преподавателей, учащихся и представителей уездных органов власти под председательством заведующего техникумом И.Ф. Ившина [фото 1]. Собрание постановило возбудить ходатайство перед уисполкомом (уик) об оставлении в педтехникуме 8 учащихся: IV-го курса Лекомцевой Ангелины, как обучающейся в педагогическом учебном заведении шесть лет; Панишевой Нины – по представлении ею удостоверения, что отец не торгует; Овчинникова Михаила, как сироту, хорошего ученика и живущего своим трудом; учащегося III-го курса Жукова Валентина, учащегося I-го курса Жукова Викторина, как сына уже ушедшего из служителей  культа и служащего в стройагентстве; II-й подготовительной группы Емельянова Сергея, как сироту; учащихся III-го курса сестер Белых (Аллы и Галины), как сирот и бедного состояния; об остальных учащихся: Костровой Вере, Тукмачеве Борисе, сестрах Поповых, Тронине Михаиле, Аврамовой Гале, как о детях служителей культа – ходатайства не возбуждать [4. Л. 35–35 об.].

	Фото 1. Преподавательский состав Глазовского вотского педагогического техникума

Согласно Постановлению СНК, студенты выпускного IV курса не подлежали сокращению. В связи с этим, комсомольцы педтехникума на внеочередном заседании ячейки постановили: «Возбудить ходатайство перед обоно через уик о том, чтобы учащихся непролетарского происхождения с 4-го курса оставить до конца учебного года. Это – Н. Панишева, В. Кострова, А. Лекомцева, Л. Вечтомов и М. Овчинников». Ячейка удостоверяла, что эти люди вполне благонадежные, принимают активное участие во всей коллективной работе и идут навстречу крестьянской власти. Собрание подчеркивало, что студентам осталось проучиться несколько месяцев, и что выпускники будут «работать по просвещению темных масс народа в сельских крестьянских школах». Более того, ячейка просила освободить «от платы за право учения Л. Вечтомова и М. Овчинникова как бедных» [4. Л. 43–43 об.]. 

Роль комсомола в процессе чистки была определяющей, именно на него возлагалась задача формирования красного студенчества. Исследователи отмечают, что в ходе «чисток» студенты-комсомольцы и коммунисты нередко выступали в роли инициаторов. Таким способом они не только боролись за классовую чистоту студенческих рядов, но и существенно облегчали себе дальнейшую учёбу, понижая планку знаний до своего уровня. Зачастую не обходилось и без сведения личных счетов. Однако документы утверждают обратное. Комсомольская ячейка техникума под председательством М. Волкова пыталась сохранить в своих рядах однокурсников, отнесенных к непролетарскому элементу. Не случайно, ходатайство ячейки завершилось в пользу Л. Вечтомова, правда, его все же сняли «с довольствия педтехникума» [2. Л. 65, 70]. Какие же доводы приводили комсомольцы в защиту однокурсника? – Социально-классовые политико-идеологические. Во-первых, Вечтомов жил собственным трудом, занимался земледелием, остался без отца в 1914 году, слдовательно, не мог быть причислен к лицам «не из пролетарской среды». Во-вторых, «за время пребывания в педтехникуме ни одного раза не проявил себя с отрицательной стороны, всегда принимал участие в общественном деле». Наконец, – «он один из выдающихся учеников педтехникума по способностям» [2. Л. 69]. 

	Фото 2. Михаил Овчинников

Кроме ходатайства перед проверочной комиссией уисполкома, комсомольцы помогали советами, как написать личное заявление в комиссию, какие справки и от какого органа власти следует собрать попавшим под молоха чистки. Читая заявления отчисляемых студентов, видишь их единство в содержании, стиле, стандартных фразах. В качестве примера приведем заявление ученика IV курса М. Овчинникова [фото 2]. Он, как и сестры Белых и Поповы, Вечтомов и Кострова, принадлежал к семье священнослужителей, что было вменено ему в вину, как нетрудовому элементу. В заявлении М. Овчинников обращал внимание комиссии, что к нетрудовому элементу никто в семье не принадлежит. Материальное положение плохое, так как отца нет в живых, мать больная и нетрудоспособная, никто эксплуатацией чужого труда не занимается. Более того, сестры Ольга и Екатерина работают учительницами, одна – в школе I-й ступени, другая заведует детским домом. Младшие братья (Павел и Николай – В.Л.) учатся в школах I-й и II-й ступени. Заявитель подчеркивал свою лояльность к власти: «ни в какой контрреволюционной деятельности я не участвовал и вразрез с мероприятиями Советской [власти – В.Л.] никогда не шел». К заявлению прилагались документы о бедности и политической благонадежности [в архивном фонде не обнаружены – В.Л.]. И тем не менее, резолюция на заявлении гласила: «Отказать» [2. Л. 71]. Трудно сказать, как сложилась дальнейшая судьба М. Овчинникова и сумел ли он закончить техникум. Однако наличие коллективной фотографии 1941 года, на которой М.М. Овчинников назван преподавателем Глазовского учительского института, позволяет предположить благоприятный исход [фото 3]. 

Фото 3. Глазовский учительский институт. 2 курс литфака. 1941 г. Преподаватель М.М. Овчинников в третьем ряду 8-й слева направо.

Вместе с заявлениями на имя президиума проверочной комиссии уездного исполкома учащиеся представляли справки о политической и идеологической благонадежности, о пролетарском происхождении, заверяли в государственных органах и ячейках комсомола и партии свои анкеты и иные документы. Тексты заявлений показывают, что их авторы владеют грамотным языком, богатой лексикой, активно используют стандартные фразы официальных партийно-советских клише, доказывая в отрывках биографии свою полезность обществу и государству. Вот, к примеру, заявление В. Костровой [фото 4], дочери священника из с. Юкаменского: «На заседании Совета 25 апреля [Совета педтехникума – В. Л.] вопрос обо мне разрешился не в мою пользу: я, по-видимому, выброшена за борт только потому, что я дочь служителя культа. Странно было бы думать, что в освобожденной стране Союза Республик дети должны отвечать за грехи и убеждения своих родителей: я не допускаю этой мысли. Советская власть великолепно учитывает, как молодежи трудно влиять на стариков: мне не переубедить своего старика отца. Я же лично заявляла и заявляю, что у меня всегда было искреннее желание идти с народом; пока я была в школе, я искала культурной работы с населением, шла охотно навстречу этой работе, шла рука об руку с союзом молодежи, имела желание вступить в ряды РКСМ, но меня оттолкнули потому, что я не по своей собственной вине из духовного сословия. <…> Я уверена, что Президиум не откажет мне в просьбе: дать возможность закончить курс в Техникуме, работать и помогать Советской власти в поднятии культуры и в пробуждении темной деревни». К заявлению В. Кострова приложила отзыв ячейки РКСМ, удостоверяющий, что она «за время пребывания в вышеуказанной не имеет никаких противополитических выступлений и ведет себя в школе, согласуясь со школьными правилами» [4. Л. 39 – 39 об.].

Фото 4. Учителя и учащиеся Глазовской школы II-й ступени (?). Вера Кострова стоит во втором ряду 7-я слева направо.

Из воспоминаний самой Костровой известно, что во время заседания педсовета техникума она, как и другие увольняемые, стояла за дверью и ожидала решения своей судьбы. Она слышала, как кто-то из преподавателей говорил о желательности оставления ее в учебном заведении как лучшей по успеваемости («если не таких, как Кострова, то кого тогда учить?»). Сохранилось свидетельство от 1 июля 1924 года за № 34, выданное педтехникумом (за подписями заведующего И.Ф. Ившина и 11 преподавателей), удостоверяющее, что Кострова Вера «является кандидатом на квалификацию школьного работника 1-й ступени трудовой школы, а также семилетней» [фото 5–6]. Квалификацию она, согласно Положения испытательной комиссии, могла получить после прохождения педпрактики и представления подробного отчета комиссии [из личного архива Т.Г. Мельм]. Очевидно, несмотря на усилия власти изгнать ее из техникума, студентке позволили закончить курс обучения, она посвятила свою судьбу работе в системе образования.

	Фото 5. Портрет В. Костровой. 1920-е гг.

Фото 6. Свидетельство В.А. Костровой об окончании Глазовского вотского педагогического техникума. 1924 г.

В комиссию по рассмотрению состава учащихся Глазовского педагогического техникума пришло также заявление гражданок с. Юкаменского Елизаветы и Нины Поповых. Они писали, что горят «желанием получить как можно больше знаний и впоследствии передать их невежественной темной массе». Более того, сестры защищали своего отца, служителя религиозного культа, ярого сторонника просвещения, по ходатайству которого открыто много школ. Однако, судя по приписке на тексте заявления: «Документы получила Елизавета Попова», их все же исключили из учебного заведения [4. Л. 37]. 

20 мая 1924 года за своего брата Михаила вступился сотрудник общего отдела Глазовского уисполкома Николай Тронин. Он писал в заявлении, что отец священник умер от туберкулеза еще в 1918 году. А Николай «идет в числе способных учеников, и он мог быть полезным членом семейства и общества. В противном случае наше семейство, ожидающее от него помощи, становится в безвыходное положение, а он – на гражданскую смерть» [4. Л. 41–41 об.]. Резолюция исполкома: «Оставить», подчеркнутое жирной чертой. Вот так – росчерком карандаша, решались судьбы учащихся техникума. 

Последний протокол № 25 заседания президиума Глазовского уисполкома датирован 27 мая 1924 года. На повестке дня стоял все тот же вопрос. Постановление гласило: «Подтвердить протокол президиума № 16 § 9 (е) от 4 апреля. Педтехникуму немедленно провести в жизнь» [4. Л. 1–1 об.]. 

Вот так, перегибы классового подхода к студенчеству в системе реформ советского образования отразились в 1924 году на судьбе детей священников, учащихся Глазовского вотского педагогического техникума.

Примечания
1. Андреев Д. «Красный студент» и политика пролетаризации высшей школы // НЛО. 2008, № 90 URL: http://magazines.russ.ru/nlo/2008/90/an5.html.  
2. Центральный государственный архив Удмуртской республики (далее: ЦГА УР). Ф. Р-41. Оп. 1. Д. 262.
3. ЦГА УР. Ф. Р-41. Оп. 1. Д. 264.
4. ЦГА УР. Ф. Р-41. Оп. 1. Д. 308.