Уездный город Глазов 1880-х годов. Часть I. Глушь, болота и коровы

 
130 лет назад, в середине 1880-х годов, в столице Российской империи − Санкт-Петербурге начал выходить «литературно-научный и политический» журнал «Северный вестник», сыгравший заметную роль в литературном движении конца XIX века. В разное время в нем печатались такие известные писатели, как Глеб Успенский и Владимир Короленко, Константин Станюкович и Антон Чехов. Усилиями издателей журнала, придерживавшихся умеренно-оппозиционных взглядов, «Вестник» становится публичной трибуной для всех либерально-прогрессивных сил России того времени. Поэтому на его страницах не смущались остро критиковать государственные порядки, бичевать царившие в провинции общественные нравы и пережитки прошлого.

В 1886 году в шестом номере «Северного вестника» увидела свет большая статья с красноречивым названием: «Из медвежьего угла (Письмо из Глазовского уезда)». Его автор предпочел скрыть свое подлинное имя, и он известен нам только под своим кратким псевдонимом − «Е.». Судя по содержанию самой статьи, можно предположить, что этот человек, душой болевший за просвещение и благосостояние народа, осведомленный и начитанный, живший в Глазовском уезде, но при этом хорошо знавший реалии Российской империи за пределами Вятской губернии, был, скорее всего, чиновником или одним из ссыльных, сосланных в город за политическую неблагонадежность. Обладая, иногда пристрастным, но, без сомнения, зорким взглядом, «Е.» обстоятельно, с иронией, а где-то и с грустью, сумел воссоздать на страницах «Вестника» яркую и живую картину повседневной жизни уездного городка и его обитателей середины 80-х годов XIX века.

Часть зарисовок и размышлений неизвестного автора, представляющие большой интерес для краеведа и любителя истории, в ближайшем будущем будут подготовлены к печати и представлены на суд современного читателя.

Немного статистики. Заглянем в шестнадцатый том «Энциклопедического словаря» Брокгауза и Ефрона, изданный в 1890 году − спустя всего несколько лет после той статьи в «Северном вестнике». Согласно сведениям «брокгаузовского» словаря, одно из самых популярных справочных изданий того времени, численность населения Глазова в 1889 году составляла всего 2002 человек. «В том числе русских ‒ 1919, татар около 20, вотяков более 40. Торговля незначительна». В 1878 г. всех зданий в городе (без церквей) было 15 каменных и 243 деревянных. Церквей в городе значилось три: Преображенский собор, кладбищенская и тюремная. В 1889 г. «всех городских доходов было 13017 р. Израсходовано 12673 р., из них на городское самоуправление ‒ 3494 р., на учебные заведения ‒ 1324 р. и на медицинскую часть ‒ 402 р.».
 
А вот каким предстает город Глазов 1886 года глазами таинственного «Е»:
 
Незавидна судьба таких глухих уголков, как тот, из которого я пишу эти строки. Маленький, маленький городишко, с кривыми и худыми досчатыми тротуарами, с одной церковью, с деревянными и по большей части старенькими, покосившимися домишками, в которых не насчитывается и двух тысяч жителей, где нет ни одной гостиницы, чтобы переночевать, ни одного трактира, чтобы пообедать (хотя с нового года кабаки и преобразовались в трактирные заведения, но так как остались теми же кабаками, то в них не обедают, да и обеда не готовят) и где чувствуешь себя в городе только потому, что видишь вывески всяких уездных присутствий и управлений.

Бедность на каждом шагу, и видишь при этом, что и богаче-то никогда не было. Сколько у нас есть сел и более многолюдных, и лучше обстроенных. В самом уезде есть селения, которые спорят с городом. Весь городской бюджет простирается только до 12594 рублей 92½ копеек, до цифры, которую в Петербурге чуть ли не всякий порядочный статский советник проживает.

По середине города выстроена пожарная каланча, но не такая, как в других местах, а сквозная, в роде вышек, которые когда-то на курганах строились для наблюдения за татарами. Стоит на ней часовой и поет от скуки: «Ах, да не белы снеги в поле забеле-ли-ся», и т. д.

С одной стороны города протекает речка Чепца..., за ней тянутся луга и болота, а дальше синеет на горизонте лес. Влево тоже леса и болота, вправо тоже самое, хотя в одном месте и видны небольшие холмистые возвышения, уходящие вдоль по направлению к Уралу, и с четвертой стороны тоже леса и болота. Как велика площадь болот в уезде в точности, конечно, неизвестно, но и по официальным сведениям уезды Глазовский и Слободской считаются самыми болотистыми...

В Глазовском уезде есть места, где даже и летом на санях ездят, чтобы не затонуть или, вернее, не быть засосанным. Это верстах во 100-150 от города (Березовские починки); но есть и подле города лесок, куда тоже не советуют ходить за грибами и на прогулку.

− Вот сюда, − говорят, − можно, а сюда не ходите.
− Почему?
− А кто его знает, что там, только случаи такие были, что пойдет человек и не вернется; должно болота...

А коровам здешним я положительно должен сказать похвальное слово, похвальное слово не по росту их, не весу и не молочности, которые весьма обыкновенны, а интеллигентности... Ходят везде сами, на пастьбу и домой, пастуха не знают и не признают даже, кажется, его в принципе (пробовали, говорят, тут заводить пастуха, но хуже вышло). Некоторые из них сами с необыкновенною ловкостью отворяют рогами ворота и калитки, а некоторые всегда громко требуют, чтобы им отворили, и не прекращают требований до тех пор, пока кто-нибудь не выйдет и не отворит, хоть бы это 5 часов продолжалось. В базарный день они всегда отправляются на фуражировку на базарную площадь и таскают из возов сено с таким проворством и искусством, что даже казаки, вероятно, позавидовали бы, и т. д.

Вообще, они приобрели себе тут полную независимость, и нигде я не видел такой равноправности между коровою и человеком, как здесь. Когда, например, корова идет по улице, или по тротуару, то вы видите, что она за делом идет (например, на водопой) или просто так себе гуляет. Иногда она дает вам дорогу, а иногда точно говорит: «ну, брат, не велика ты птица, сам своротишь». И не сворачивает; а если случится, что корова не в духе и турнет за кем-нибудь из обывателей, то он старается от нее убежать или куда-нибудь спрятаться. Спрячется и говорит: «ишь, проклята корова, бодается». Только и всего. А иногда вы видите, что корова дерется с хозяйкою: то хозяйка ее ударит, то она хозяйку, да ведь как ударит-то, − не больно, а видимо жалеючи, как и хозяйка ее тоже жалеючи бьет.

Но особенно великолепны общественные быки. Тут их несколько и один куцый. Они уже живут совсем ни от кого независимо, точно рыцари какие-нибудь. Они смело входят в каждый двор и остаются ночевать там, где больше нравится. Днем же обыкновенно гуляют по улицам и ревут октавою, выбирают и оспаривают друг у друга дам сердца, устраивают турниры, а иногда и просто мелкие танцы. Последние великолепны, да и не везде можно увидеть веселящихся и танцующих коров...